Столько аллюзий и параллелей… «Человек который смеется», «Преступление и наказание», «Граф Монтекристо», «Таксист», и много всего другого. Но поверхностно считать, что это слабая сторона фильма. Это его самая сильная сторона, а таковых сторон у фильма немало. Сценаристы не только не стесняются бэкграунда, они берут его как основу для своей эстетики и совершают невероятный трюк, оставляя в полнейшем недоумении — как вообще можно было синтезировать и втиснуть такой огромный культурный пласт французского и русского реализма конца 19 начала 20 века и лучшие фильмы Голливуда в обычный комикс. Наверное, аллюзии кому-то помешают ощутить достаточное эмоциональное погружение, но я уверен, что создатели всеми силами этому препятствовали для того, чтобы зритель снова и снова возвращался к этой работе и оставался с ощущением неполной вовлеченности и непонимания.
Сюжет прост и линеен, все нам должно быть ясно, у нас должны быть те самые чувства сострадания, праведного гнева, которые мы испытываем от таких историй, но режиссер делает все чтобы помешать нам присоединиться к Артуру Флексу как к человеку. Феникс гениально играет психически нездорового так, что там нет какого то конкретного диагноза, его поведение и мотивация естественны и понятны любому в его ситуации, однако Артур так и «остается» за решеткой психушки до самого конца. В сюжете нет недомолвок, нет ничего, что нужно было бы додумывать. Режиссер ни на минуту не покидает эстетику комикса.
Упреки в том, что никакого комикса не получилось абсолютно необоснованны. Стопроцентный комикс. Комикс по сути обратная сторона художественной литературы. Читая литературный текст мы трансформируем его в визуальные образы и их движения, комикс напротив складывает рисованные плитки в сюжетную историю. Мы пришли на комикс, и режиссер показывает нам каждый кадр эстетически проработанным и самодостаточным. Детальная и довольно мутная история про больного фрика оказывается визуально насыщенной, что теряешь текущее реальное время и встраиваешься во временное измерения фильма. Мы наблюдаем изобразительное искусство превращения отдельного униженного и оскорбленного человека в симфонию и карнавал мести и ненависти, которой при этом мы совершенно не чувствуем. Агрессивное поведение без ощущения агрессии внутри. Мы удивляемся как самим себе, тем трем мажорам, почему они не понимают, что они ведут себя по скотски, но мы понимаем облегчение, которое дает нам агрессивная разрядка Джокера.
Режиссер словно говорит, я не позволю вам стать соучастниками драмы этого человека. Я не дам вам ощутить, что вы хорошие после просмотра, как после хорошего кино или книги, что, вы условно говоря, посмотрите «Чучело» и «никогда так плохо себя вести не будете». Нет. Вы зрители, вы пассажиры автобуса. Вы даже не бунтовщики. Вы пришли сопереживать и делать выводы, но вы будете только смотреть. Вы хотели комикс? Вы будете смотреть комикс неотрывно, комикс не про незначительного больного человека, а про удивительного злодея и супергероя. И вас будет настораживать то чувство, когда вы видите и не сопереживаете в полной мере, потому что не понимаете. Не понимаете даже того, чему вас учили все это время, что всегда понимали, что вы много раз читали и проходили. Вы просто невовлеченные наблюдатели со смартфонами. Я верну вас в зрительский зал. Режиссер надевает маску на актера так же как в древнегреческой драме. И переворачивает все с ног на голову. Зрители когда-то приходили смотреть на артистов, чтобы сопереживать им, испытать катарсис, внутренне быть с персонажами истории, перенеся себя туда на сцену, а зритель приходит на «Джокер» и понимает, что персонаж за экраном живее зрителя.
Создатели возможно размышляют над своей версией того, почему многие хотят оказаться в телевизоре или ютубе или инстаграмме, почему хотят надеть желтые жилеты или балаклавы
Мне кажется изначально не было смысла беспокоиться дотянет ли Хоаким Финикс до Хита Леджера, заранее было понятно что он настолько крут, что дотянет, просто полетит иначе. Вопрос был в том, как это произойдет, что он сделает. Кульминацией полета становится самая главная аллюзия хотя это не очевидно- это «Броненосец Потемкин» Эйзенштейна и та знаменитая лестница с коляской. Джокер — тот кинематографический младенец в коляске, травмированный, выживший и машущий зрителю то ли из начала прошлого века с его безумием и революциями, то ли мы не заметили что так и остались на том же месте, просто сменив фон и числа на календаре. Внешность, грим и пластика Джокера в танце на лестнице обладает невероятной притягательностью, он вызывает восхищение и желание рассмотреть его, почему я не вижу того фрика? Он притягателен. Это центральная сцена всего кино. Потрясает, как работа гримера и артиста превращает внешне непривлекательного человека в харизматичного и пластичного персонажа. До той поры, пока он не меняет грим, и не получает новое имя (куда без психоанализа? Это имя дает ему обожаемый комик из телевизора, его духовный отец, признания которого и одобрения так ищет в своих фантазиях, и убивая которого он совершает буквально софоклово отцеубийство, параллельно предпринимая попытки найти реального отца, но в эту тему я не хотел бы погружаться), Артур неустойчив в этом мире, он как неказистый ребенок, которым тяготится этот мир, тяготиться его мать, как бы он ни старался. Он избавляется и от нее. Она оказывается не его мать. У него вообще нет родителей. Он неизвестно откуда взялся. Он божественнен…
Этот танец… смотришь на него с родительской радостью. Джокер раскачивается в танце на лестнице, но он устойчив и чертовски обаятелен. Редкий момент, когда режиссер позволяет зрителю «войти» в Готэм. Мы наблюдаем трансформацию грустного и нелепого клоуна и его «случайную» агрессию, последующее наступившее облегчение, затем французского мима, его хладнокровного мстительного убийства и наслаждение серийного убийцы (в один из самых жестоких моментов Джокер сидит в гриме французского мима, переходный момент, художник поднял мейкап на уровень изобразительного искусства, потому что грим обладает смысловыми и символическими значениями) и затем демонстративное истребление комика Мюррея и превращение агрессии в идеологию. Из Пьеро он превращается в Арлекина, жители Готэма давно не зрители, они ищут свой символ, находят его и участвуют в представлении…
Фильм совершенно гениальный. В том числе и потому что он лишен каких бы то ни было моральных директив.