Привет!
Читал на днях роман Андрея Столярова: http://magazines.russ.ru/neva/2005/10/sto2.html
Роман не так чтобы очень, но зацепило рассуждение о питерцах. Вроде и не похвала, но... так приятно
PF
* * *
Еще в двадцатые годы Сергей Дягилев, тот, который в начале века организовывал знаменитые Русские сезоны в Париже, отвечая на вопрос одной из анкет, в графе “национальность” начертал — “петербуржец”. Он нисколько не преувеличивал. Такая национальность действительно существует. Ведь не только люди создают города, обустраивая их в соответствии со своими представлениями о жизни, но и города создают людей, трансформируя их по своему образу и подобию. Не знаю, чем Петербург так воздействует на человека — видимо, всей своей атмосферой, где сошлись сон и явь, — однако люди здесь действительно не такие, как в других городах. То, что в Москве естественно и легко: в первую же минуту поинтересоваться — сколько тебе за это будут платить, в Петербурге кажется диким и неуместным. Петербуржец просто не понимает, при чем тут деньги? Либо есть дело, которым стоит заняться, и тогда не имеет значения, платят за него или нет (если платят, это, конечно, намного приятнее), либо дело не стоит, чтобы на него тратить жизнь, и тогда безразлично, какая цифра будет начертана в расчетной ведомости. Подумаешь, цифра, жизнь все равно дороже. Это иной модус существования. Привычка ощущать себя в координатах не быта, а бытия. Не в веселой сиюминутности, из которой соткана московская жизнь, а в пронизанных отзвуком вечности странных петербургских иллюзиях. У них ведь даже и внешность разная. Москвич — это прежде всего “свой парень”, непременно открытый, контактный, душа компании, энергичный, улыбчивый, в каждое мгновение сознающий, что ему нужно делать. У него нет никаких проблем. Если же есть, он знает, как их решить. А петербуржец, если обратиться к классическим представлениям, напротив, сугубо сдержанный, необщительный, хмурый, всегда сомневающийся, погруженный в какие-то свои размышления. Они ему дороже всего. Энергии у него хватает лишь на мифический “аристократизм”. Проблем он решать не умеет, а потому считает, что выше их. Сюда можно добавить нервность, заставляющую его вздрагивать от каждого слова, и болезненный, специфический сплав мнительности и самомнения: петербуржец искренне убежден, что знает нечто, недоступное остальным, однако далеко не уверен, что это кому-нибудь интересно. Больше всего он боится показаться смешным и потому московской публичности предпочитает петербургское одиночество. Улыбается он два раза в год. А всяких шумных компаний избегает, как зачумленных. Такое вот странное, ни с чем не соразмерное существо…
* * *
Читал на днях роман Андрея Столярова: http://magazines.russ.ru/neva/2005/10/sto2.html
Роман не так чтобы очень, но зацепило рассуждение о питерцах. Вроде и не похвала, но... так приятно
PF
* * *
Еще в двадцатые годы Сергей Дягилев, тот, который в начале века организовывал знаменитые Русские сезоны в Париже, отвечая на вопрос одной из анкет, в графе “национальность” начертал — “петербуржец”. Он нисколько не преувеличивал. Такая национальность действительно существует. Ведь не только люди создают города, обустраивая их в соответствии со своими представлениями о жизни, но и города создают людей, трансформируя их по своему образу и подобию. Не знаю, чем Петербург так воздействует на человека — видимо, всей своей атмосферой, где сошлись сон и явь, — однако люди здесь действительно не такие, как в других городах. То, что в Москве естественно и легко: в первую же минуту поинтересоваться — сколько тебе за это будут платить, в Петербурге кажется диким и неуместным. Петербуржец просто не понимает, при чем тут деньги? Либо есть дело, которым стоит заняться, и тогда не имеет значения, платят за него или нет (если платят, это, конечно, намного приятнее), либо дело не стоит, чтобы на него тратить жизнь, и тогда безразлично, какая цифра будет начертана в расчетной ведомости. Подумаешь, цифра, жизнь все равно дороже. Это иной модус существования. Привычка ощущать себя в координатах не быта, а бытия. Не в веселой сиюминутности, из которой соткана московская жизнь, а в пронизанных отзвуком вечности странных петербургских иллюзиях. У них ведь даже и внешность разная. Москвич — это прежде всего “свой парень”, непременно открытый, контактный, душа компании, энергичный, улыбчивый, в каждое мгновение сознающий, что ему нужно делать. У него нет никаких проблем. Если же есть, он знает, как их решить. А петербуржец, если обратиться к классическим представлениям, напротив, сугубо сдержанный, необщительный, хмурый, всегда сомневающийся, погруженный в какие-то свои размышления. Они ему дороже всего. Энергии у него хватает лишь на мифический “аристократизм”. Проблем он решать не умеет, а потому считает, что выше их. Сюда можно добавить нервность, заставляющую его вздрагивать от каждого слова, и болезненный, специфический сплав мнительности и самомнения: петербуржец искренне убежден, что знает нечто, недоступное остальным, однако далеко не уверен, что это кому-нибудь интересно. Больше всего он боится показаться смешным и потому московской публичности предпочитает петербургское одиночество. Улыбается он два раза в год. А всяких шумных компаний избегает, как зачумленных. Такое вот странное, ни с чем не соразмерное существо…
* * *
... Это же всё глубинно, подсознательно, никто не зачеркивает личность человека - она просто немного видоизменяется, дополняется географическими, историческими, этносоциальными и кучей других факторов. Когда человек переезжает, например, из Питера в Москву, он сохраняет Питерский Дух, "впитанный с молоком матери", но и Москва его ведь тоже под себя "приспосабливает". Кто-то лучше приживается в Москве, кому-то комфортнее в Питере - дело вкуса, индивидуальность и психологии конкретного человека. Он должен искать где ему лучше, там и жить. Картина искажается суетными карьеристскими и глобалистскими тенденциями - вот так и теряют люди... нет, не друг друга -